Светлана Гольшанская - 10 тайн Охотника на демонов [СИ]

Николас едва не сорвался, но потом все же сполз на спину, обняв ногами крутые конские бока.

— Прежде, чем покориться тебе, тулпар должен проверить, достоин ли ты того, чтобы он носил тебя на своей спине, — своевременно сообщил ему Харысай.

— Ты что, прошел пол Мидгарда, чтобы меня угробить?

— Почему сразу угробить? Ты же настоящий батыр[75]. Я это знаю, и ты это знаешь. Поэтому провала и быть не может, — воодушевил его крылатый конь. — Держись крепче, я спускаюсь.

Он пошел вниз так резко, что у Николаса заложило уши. Дух напрочь вышибло из легких. В висках застучала кровь. Охотник благодарил всех известных ему богов и духов за то, что с недавних пор всегда носил под одеждой рубаху из перьев. Сейчас только она могла спасти его от падения.

Тулпар таскал Николаса по безоблачному зимнему небу около часа, то поднимаясь так высоко, что от ледяного холода становилось больно дышать, то опускаясь так низко, что Охотнику казалось, что они разобьются о землю, то поворачивая так круто, что он едва не переворачивался под самое лошадиное пузо. Налетавшись вдоволь, тулпар спустился на землю и сложил свои крылья. Теперь никто бы и мысли допустить не смог, что они у него когда-то были. Николас спрыгнул на землю. Ноги гудели от перенапряжения.

Харысай тяжело дышал, широко раздувая тонкие ноздри. Охотник отвязал от узды веревку, ослабил подпругу и потащил его за собой. Шагать пришлось долго, прежде чем коню удалось восстановить дыхание. Он явно еще не привык к таким нагрузкам.

Побродив немного по лесу, они вышли на высокий утес на берегу Западного моря. Николас устроился на краю обрыва, подложив под себя полу длинной соболиной шубы. Погода стояла тихая и безветренная. Заходящее солнце оставляло на воде желто-красную дорожку. Где-то там за горизонтом лежал его родной остров. Так близко и так недостижимо далеко.

Харысай сел по собачьи на задние ноги рядом с хозяином и так же молча уставился в пустоту.

— Ты скучаешь по дому? — неожиданно спросил Николас.

— Иногда, — тихо ответил тулпар. — Но там не осталось никого, кто был мне дорог. Только место. Отец умер, милостивый хан Саргал тоже. Теперь ты мой хозяин, а значит мой дом рядом с тобой, хоть он и не похож на тот, где я родился и вырос.

Он поглядел в грустные далекие глаза Николаса и добавил:

— Знаешь, ведь снег — это тот же песок, только мягкий и холодный.

Охотник улыбнулся и ласково похлопал коня по шее.

Тайна 10. Око Бури

1575 г. от заселения Мидгарда. Лапландия. Упсала

Зима пришла в Лапландию поздно в этом году. Приближался Йольтайд[76], а снежные сугробы за Упсалой едва доходили до колена. Дни стояли теплые, ясные и лишь ночью мороз крепчал. Табун Ненниров переместился на восточное плато Утгарда, совсем рядом с Упсалой. Рыба в поисках лучшей доли ушла далеко от берега на юг. В остальном все было спокойно. Даже слишком. Как будто наступило короткое затишье перед бурей.

В преддверии Йольтайда дни стали совсем короткими, а ночи наступали так быстро, что человеческий глаз едва успевал заметить, как закатывалось за горизонт холодное зимнее солнце. Тогда горожане расходились по домам укладывать детей и рассказывать им чудесные в своей жуткой красоте сказки севера. Огоньки в окнах потухали один за другим, пока милосердная тьма не опускалась на город.

Было уже глубоко за полночь. Город спал. Лишь в одном доме на отшибе горел свет. Дрова тихонько трещали в камине. Возле поленницы валялось несколько скомканных листов бумаги. Николас сидел за столом у огня и сосредоточенно выводил пером один и тот же рисунок, оценивал его как неудачный и кидал в сторону камина, нисколько не заботясь, попадет ли он в камин. Николас давно уже оставил бесплотные попытки сделать этот рисунок с помощью телекинеза. Казалось, что даже руки не хотели ему повиноваться и отображать на бумаге то, что он хотел видеть.

Желая расправиться с очередным своим творением, он уже занес руку, чтобы скомкать лист, как вдруг раздался громкий стук. Николас поднялся со стула и подошел к окну. На подоконнике сидел белый почтовый голубь и долбил клювом стекло, привлекая внимание хозяев. Охотник распахнул ставни, впуская в дом морозный воздух с улицы, и снял привязанный к ноге птицы футляр с письмом.

В этот момент в комнату вышел заспанный целитель. Приоткрыв один глаз, он недовольно покосился на своего хозяина:

— Мастер Николас, у вас что, снова бессонница? Может, отвар белладонны, а?

Охотник не стал отвечать, слишком занятый своими мыслями. Он сорвал с футляра сургучную печать компании Норн и развернул бумагу. Глаза заскользили по неровным строчкам.

— Мастер Николас, что с вами?

— То же, что и всегда, Эглаборг. По дому тоскую, — ответил Охотник, не отрываясь от письма. — Может, попробовать нанять корабль до Леннокса и оттуда лесными дорогами пробраться к Озерному краю… Хоть одним глазком взглянуть на их могилы.

— Мастер Николас, вас же схватят, — Эглаборг безнадежно махнул рукой и подошел к столу.

На нем лежал неописуемой красоты портрет. Рисунок был выполнен настолько искусно, что казалось, изображенная на нем девочка вот-вот должна сойти с бумаги и устроиться возле камина рядом с Охотником. Эглаборг перевел взгляд на раскиданные по полу листы.

— Может, вам действительно стоит отдохнуть. Съездить куда-нибудь, не на Авалор, конечно, а, например, в Веломовию, — задумчиво спросил целитель.

— Зачем? — рассеяно переспросил Охотник.

— Хотя бы для того, чтоб избавиться от этого наваждения, — Эглаборг поднял со стола его рисунок.

Николас оторвался от письма, отобрал у него свою работу и положил на окно сохнуть.

— Десять лет уже прошло, Эглаборг. Она меня и не вспомнит. Сколько ей сейчас? Восемнадцать? Наверное, давно уже замуж вышла, семьей обзавелась… — Николас отвернулся к окну, пряча от друга лихорадочно блестевшие глаза.

Но тот и так все понял, встал рядом и по-отечески положил руку ему на плечо:

— Вот поезжайте и сами все увидите.

— Сейчас не могу, — Николас помахал письмом. — Через пару дней должны приехать ученики с востока. Надо будет оценить их последнее испытание.

— Опять будете злобствовать? — усмехнулся целитель.

Год назад Николаса торжественно повысили в звании. Теперь он проверял учеников других офицеров перед выпуском. В отличие от самого обучения эта обязанность очень тяготила Охотника. Что бы ни делали другие наставники для своих учеников, как бы они ни работали с ними, Николасу всегда казалось, что можно устроить все по-другому, намного лучше и действенней, что новобранцы не полностью выкладывают свой потенциал, а учителя и сами до конца их не понимают. Из-за этого Николас часто оставлял их на неделю-две у себя, чтобы суметь хоть что-то изменить. Надо ли говорить, что за это он не пользовался большой популярностью у наставников, которые считали его заносчивым щенком, стремившимся во что бы то ни стало доказать всему миру свою исключительность.